«Майские дожди! Заплыла лягушка… В дом через порог». Нет, это не сводка МЧС из зоны затопления. И не экстремальная экскурсия по контактному зоопарку. Это жанр традиционной японской поэзии хайку, она же хокку. Данный жанр олицетворяет собой способ мышления, отличный от принятого в западной культуре. Его даже не все могут сразу понять, что, впрочем, не касается выпускников нашей обучающей программы «Когнитивистика», которые за несколько недель осваивают самые разные техники мышления. Заинтриговали? Тогда сейчас расскажем о хайку подробнее!
Из истории хайку
Этот жанр японской поэзии зародился в далеком 14 столетии внутри другого распространенного в те времена в Японии жанра вака, что можно перевести как «японская песнь». Вака, в свою очередь, подразделялся на такие виды, как краткие и длинные поэтические послания (танка – краткие, тека – длинные).
Новый жанр стал продолжением и развитием, если можно так сказать, «краткой песни» и изначально носил название «хокку». Огромный вклад в развитие жанра внес своим творчеством японский поэт и теоретик Мацуо Басе (1644-1694, фамилия читается как «Басьо»), который придал стихотворным формам отточенность и элегантность:
Он буквально взорвал мир японской поэзии, написав в 1681 году необычное по меркам 17 столетия трехстишие:
На мертвой ветке
Чернеет ворон…
Осенний вечер…
Как отмечает кандидат филологических наук и специалист по японской литературе профессор Елена Дьяконова, это лишь один из вариантов, как можно перевести этот хокку Басе на русский язык [Е. Дьяконова, 2019]. Данный литературный перевод, предложенный русским поэтом и переводчиком Константином Бальмонтом, в любом случае, не совпадает с дословным, потому что дословно этот хокку Басе переводится как «На сухой ветке Ворон сидит… Осенние сумерки». Как видите, не впечатляет, однако в японской поэтической традиции много чего принято не описывать, а подразумевать так, чтобы об этом читатели догадались сами.
Так или иначе, но предложенные Мацуо Басе каноны хокку оставались незыблемыми вплоть до конца 19 века. К концу 19 столетия назрела необходимость обновления жанра и традиционной поэзии в целом. На волне обновления, которую поднял в поэтическом сообществе японский поэт и литературный критик Масаока Сики (1867-1902), появилось новое название жанра «хайку», которое он же и предложил. Название «хайку» прижилось и используется по сей день, а поэт, отдавший предпочтение данному жанру, именуется хайдзин:
Какие перемены постигли жанр, помимо изменения названия? Масаока Сики сделал его ближе к реализму, внедрив в поэзию разработанный им литературный метод сясэй, что можно перевести как «зарисовки с натуры». В хайку в большей степени принято описывать, а не подразумевать, что сделало жанр менее загадочным, но более понятным массовому читателю, в том числе западному. В качестве примера можно привести следующее трехстишие Сики:
Мой палисадник…
Здесь впервые сегодня расцвел
Цветок пиона…
Как и Мацуо Басе, Сики тоже любил писать о природе, однако интриги, как мы можем видеть, нет никакой. Что, впрочем, не умаляет красоты трехстишия. С начала 20 века обновленные японские хокку стали активно переводить на различные европейские языки, благодаря чему японская поэзия стала более известна за пределами страны и превратила хокку в стихи для широких народных масс.
К слову, трехстрочный формат записи появился именно после того, как японские стихи хокку начали переводить на европейские языки. В традиционном варианте хокку записываются иероглифами в столбик сверху вниз. Сегодня в Японии распространен и современный вариант записи по горизонтали в одну строчку.
В западной культуре тоже предпринимались попытки позаимствовать японскую традицию записи хайку в одну строчку. Так, Хироаки Сато, переводивший хайку на английский язык, считал логичным писать перевод в одну строчку, как и оригинальные стихи. Идея не прижилась, да и сам Сато более известен не как переводчик или теоретик литературы, а как автор произведения «Самураи. Подлинные истории и легенды» [Х. Сато, 2019].
Еще дальше в своих идеях пошел канадский поэт и теоретик Кларенс Мацуо-Аллар, полагавший, что и оригинальные хайку на английском должны быть записаны в одну строчку. Эта идея тоже оказалась избыточно радикальной для англоязычных авторов и не получила развития.
Показательно, что в русской литературной традиции хайку всегда писали в три строчки, и особых поползновений в сторону изменения сложившейся традиции не было. Это притом, что для русского человека моностихи без разделения на строки вполне привычны. Достаточно вспомнить поэта Владимира Вишневского и его одностишия «Одеться бы уж раз и навсегда»,
«Все реже говорится «Вот и славно», «Нет времени на медленные танцы» и другие.
К тематике хайку мы еще вернемся, а пока поговорим про литературные особенности жанра.
(Бусон)
Я вечером недалеко от моего дома встретил девушку, одетую в светлое кимоно. Она при свете луны пытается читать стихи полюбившегося ей поэта. А я сравниваю ее с белым цветком груши, которая цветет в это время в моем саду…
| 梨の花 | Nashi no hana | Как цветок груши |
| 月に踏み読む | Tsuki ni fumi yomu | При луне стоя читающая |
| 女あり | Onna ari | Женщина… |
なし 【梨 】(наси) груша;
ふまえる 【踏まえる】 (фумаэру) стоять на чем-л.;
よむ 【読む】 (ёму) читать;
おんな 【女】 (онна) женщина
3.=========================
Литературные особенности хайку
Так что же такого замечательного, помимо интуитивной необычности, таит в себе этот жанр? Японские стихи хокку или, как иногда говорят в просторечии, хокка строятся по определенным законам. Подразумевается, что в традиционном трехстишии должно быть 17 слогов. Когда хайку переводят на русский язык, количество слогов в каждой строчке трехстишия распределяется в соотношении «5:7:5». Другими словами, в первой строчке обычно 5 слогов, во второй 7 слогов и в третьей тоже 5.
Отличительной особенностью стиля является обязательное наличие кирэдзи, так называемого «режущего слова», которое «разрезает» трехстишие на 5-м или 12-м слоге. Гитаристы легко запомнят эту закономерность: зажатая на 5-м ладу струна повторяет ноту открытой струны, расположенной уровнем ниже, а на 12-м ладу звучит та же нота, что на открытой струне, но октавой выше. Все остальные могут пройти наш курс «Мнемотехники» и наработать свои собственные методы легкого и быстрого запоминания любой информации.
Возвращаясь к стихам, обратим ваше внимание, что расположение кирэдзи на 5-м или 12-м слоге делает логическую паузу в трехстишие либо в конце первой строчки, либо в конце второй. Оба варианта распространены примерно одинаково.
Как мы могли видеть выше, Мацуо Басе в своем судьбоносном для жанра хокку стихотворении расположил кирэдзи на 12-м слоге, т.е. в конце второй строчки. Таким образом, после строчек «На мертвой ветке» и «Чернеет ворон» образовалась логическая пауза, после которой последовала финальная третья строка «Осенний вечер».
Масаока Сики в ранее приведенном нами трехстишии поместил кирэдзи на 5-м слоге в конце первой строчки «Мой палисадник». И только потом развил мысль второй и третьей строчками «Здесь впервые сегодня расцвел» и «Цветок пиона».
Впрочем, правило «17 слогов» или правило «5:7:5» соблюдается не всегда. Даже у теоретика стиля Мацуо Басе можно увидеть в хокку примеры отступления от правила. Возьмем вот такое трехстишие:
В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень…
Белеет свежий срез.
Короткий подсчет подсказывает, что здесь нарушено не только правило расположения слогов «5:7:5», но и само количество слогов больше, чем 17. Так, 24 слога трехстишия распределяются построчно в соотношении «7:11:6». Таким образом, принцип «слогового равновесия» первой и третьей строки тоже нарушен.
Самые бдительные читатели наверняка уже готовы предположить, что тут, возможно, дело в переводе на русский язык. Разумеется, перевод зачастую искажает первоначальную структуру хокку. Однако можете поверить, если не нам, то литературоведу Ричарду Медхарсту, что в оригинальном хокку тоже встречаются отступления от правил, причем достаточно часто [R. Medhurst, 2015].
Показательно, что отступления от правил обрели настолько массовый характер, что со временем стали источником нового правила. Так, избыток слогов взяли за правило называть термином «дзиамари», а меньшее, чем 17, количество слогов обозначают термином «дзитарадзу». При переводе на английский чаще происходит дзитарадзу, т.е. в переводном варианте остается меньше слогов [R. Medhurst, 2015]. А при переводе на русский язык обычно слогов оказывается больше, чем в оригинале.
Зачем, в таком случае, нужна структура и правила построения хайку? Затем, что правило «5:7:5» в оригинальной японской поэзии чаще соблюдается, чем не соблюдается. И именно в этой конструкции с учетом особенностей японского языка проще всего расположить кирэдзи («режущее слово»). Собственно, это и придает непривычным нашему слуху трехстишиям яркость, звучность и притягательность, которая заставляет вновь и вновь вчитываться в эти замечательные строки.
А еще в хайку привлекают вечные, как мир, темы, которые затрагивают авторы со времен Средневековья и до наших дней.
Примеры
Одно из прекраснейших трехстиший, отражающих бег времени тремя строками – произведение Йоко:
Сколько людей
под осенним дождем
прошли по мосту Сета!
Очаровательны однозначно передающие чувства строки Бусона:
Осень, вечер,
все мои мысли
лишь о родителях моих.
Восхищение добродетелью видится в рифмах Басе:
Иду по тропинке на гору.
О! Как чудесно!
Фиалка!
Не менее чаруют строки того же Басе:
Достоин восхищенья тот,
кто не подумает: «Жизнь быстротечна», —
при виде вспышки.
Басе – известнейший автор трехстиший
Японские поэты. хокку, хайку
Ха́йку (яп. 俳句) — жанр традиционной японской лирической поэзии.
Этот жанр произошел из хокку – начальные стихи для ренги. Со временем хокку стало самостоятельным жанром, свободным от обычных требований и получило современное название — хайку. Зачастую хайку и хокку употребляют как синонимы.
Пишущий в жанре хайку поэт называется хайдзин (яп. 俳人).
Мацуо Басё (1644-1694)
Мацуо Басё (松尾芭蕉; 1644 — 1694) — считается одним из самых знаменитых японских поэтов. Он был величайшим теоретиком стиха и сыграл огромную роль в становлении поэтического жанра хайку. Благодаря его творчеству хайку превратилось в утонченное искусство.
По теории Басё, прежде чем написать поэтические строчки необходимо проникнуть в «душу» предмета и потом уже передавать «внутреннее состояние» в лаконичной поэтической форме.
Творчество Мацуо Басё известно далеко за пределами Японии, его стихи переведены на многие языки, а на его родине поэзия украшает памятники.
Роща на склоне горы. Как будто гора перехвачена Поясом для меча. Майских дождей пора. Словно море светится огоньками Фонари ночных сторожей. Иней его укрыл, Стелет постель ему ветер. Брошенное дитя. Что глупей темноты! Хотел светлячка поймать я — и напоролся на шип. Сегодня «травой забвенья» Хочу я приправить мой рис, Старый год провожая. В небе такая луна, Словно дерево спилено под корень: Белеется свежий срез. Желтый лист плывет. У какого берега, цикада, Вдруг проснешься ты? Все выбелил утренний снег. Одна примета для взора — Стрелки лука в саду. Как разлилась река! Цапля бредет на коротких ножках По колено в воде. Тихая лунная ночь… Слышно, как в глубине каштана Ядрышко гложет червяк. На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер. Во тьме безлунной ночи Лисица стелется по земле, Крадется к спелой дыне. Кишат в морской траве Прозрачные мальки… Поймаешь — Растают без следа. Ива склонилась и спит. И кажется мне, соловей на ветке Это ее душа. В тесной хибарке моей Озарила все четыре угла Луна, заглянув в окно. Послышится вдруг «шорх-шорх». В душе тоска шевельнется… Бамбук в морозную ночь Ворон-скиталец, взгляни! Где гнездо твое старое? Всюду сливы в цвету. Встречный житель гор Рта не разомкнул. До подбородка Достает ему трава. На луну загляделись. Наконец-то мы можем вздохнуть! — Мимолетная тучка. Как свищет ветер осенний! Тогда лишь поймете мои стихи, Когда заночуете в поле. И осенью хочется жить Этой бабочке: пьет торопливо С хризантемы росу. Цветы увяли. Сыплются, падают семена, Как будто слезы… Порывистый листобой Спрятался в рощу бамбука И понемногу утих. На землю летят, Возвращаются к старым корням. Разлука цветов! Старый пруд Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине. О, проснись, проснись! Стань товарищем моим. Спящий мотылек! Этой поросшей травою Хижине верен остался лишь ты, Разносчик зимней сурепки. Первый снег — под утро. Он едва-едва пригнул Листики нарцисса. Вода так холодна! Уснуть не может чайка, Качаясь на волне. С треском лопнул кувшин: Ночью вода в нем замерзла. Я пробудился вдруг. Базар новогодний в городе. И мне бы его посетить хоть раз! Купить курительных палочек. Эй, мальчики-пастухи! Оставьте же сливе немного веток, Срезая хлысты. Луна или утренний снег… Любуясь прекрасным, я жил, как хотел. Вот так и кончаю год. Морская капуста легче… А носит торговец-старик па плече Корзины тяжелых устриц. В чашечке цветка Дремлет шмель. Не тронь его, Воробей-дружок! Аиста гнездо на ветру. А под ним — за пределами бури Вишен спокойный цвет. Долгий день напролет Поет — и не напоется Жаворонок весной. Над простором полей — Ничем к земле не привязан Жаворонок звенит. Пойдем, друзья, поглядим На плавучие гнезда уток В разливе майских дождей! Звонко долбит Столб одинокой хижины Дятел лесной. Нынче выпал ясный день. Но откуда брызжут капли? В небе облака клочок. Ветку, что ли, обломил Ветер, пробегая в соснах? Как прохладен плеск воды! Чистый родник! Вверх побежал по моей ноге Маленький краб. Рядом с цветущим вьюнком Отдыхает в жару молотильщик. Как он печален, наш мир! В опустевшем саду друга Он дыни здесь растил. А ныне старый сад заглох… Как быстро летит луна! На неподвижных ветках Повисли капли дождя. На ночь, хоть на ночь одну, О кусты цветущие хаги, Приютите бродячего пса! Важно ступает Цапля по свежему жниву. Осень в деревне. Бросил на миг Обмолачивать рис крестьянин, Глядит на луну. Вялые листья батата На высохшем поле. Восхода луны Ждут не дождутся крестьяне. Снова встают с земли, Тускнея во мгле, хризантемы, Прибитые сильным дождем. Совсем легла на землю, Но неизбежно зацветет Больная хризантема. Тучи набухли дождем Только над гребнем предгорья. Фудзи — белеет в снегу. Ростки озимых взошли. Славный приют для отшельника — Деревня среди полей. Молись о счастливых днях! На зимнее дерево сливы Будь сердцем своим похож. В чарку с вином, Ласточки, не уроните Глины комок. Под сенью вишневых цветов Я, словно старинной драмы герой, Ночью прилег уснуть. Вишни в полном цвету! А рассвет такой, как всегда, Там, над дальней горой… Здесь когда-то замок стоял… Пусть мне первый расскажет о нем Бьющий в старом колодце родник. Как летом густеет трава! И только у однолиста Один-единственный лист. Словно хрупкий юноша, О цветы, забытые в полях, Вы напрасно вянете. Все вьюнки на одно лицо. А тыквы-горлянки осенью? Двух одинаковых нет! Осень уже недалеко. Поле в колосьях и море Одного, зеленого цвета. О нет, готовых Я для тебя сравнений не найду, Трехдневный месяц! Неподвижно висит Темная туча в полнеба. Видно, молнию ждет. О, сколько их на полях! Но каждый цветет по-своему, — В этом высший подвиг цветка! Жизнь свою обвил Вкруг висячего моста Этот дикий плющ. С ветки скатился каштан. Тому, кто в дальних горах не бывал, В подарок его отвезу. Только одни стихи! Вот все, что в «Приют банановый» Порту весна принесла. Кончился в доме рис… Поставлю в тыкву из-под зерна «Женской красы» цветок. Еще стоят там и тут Островками колосья несжатые. Тревожно кричит бекас. Зимние дни в одиночестве. Снова спиной прислонюсь К столбу посредине хижины. Срезан для крыши камыш. На позабытые стебли Сыплется мелкий снежок. Весна уходит. Плачут птицы. Глаза у рыб Полны слезами. Солнце заходит. И паутинки тоже В сумраке тают… Звон вечернего колокола — И то здесь, в глуши, не услышишь. Весенние сумерки. Вот он — мой знак путеводный! Посреди высоких трав луговых Человек с охапкою сена. Сад и гора вдали Дрогнули, движутся, входят В летний раскрытый дом. Погонщик! Веди коня Вон туда, через поле! Там кукушка поет. Майские дожди Водопад похоронили Залили водой. Островки… Островки… И на сотни осколков дробится Море летнего дня. На старом поле битвы Летние травы Там, где исчезли герои, Как сновиденье. Какое блаженство! Прохладное поле зеленого риса. Воды журчанье… Тишина кругом. Проникает в сердце скал Легкий звон цикад. Трехдневный месяц Над вершиной «Черное крыло» Прохладой веет. Жар солнечного дня Река Могами унесла В морскую глубину. «Ворота прилива». Омывает цаплю по самую грудь Прохладное море. Первая дыня, друзья! Разделим ее на четыре части? Разрежем ее на кружки? Сушатся мелкие окуньки На ветках ивы… Какая прохлада! Пестик из дерева. Был ли он сливой когда-то? Был ли камелией? Красное-красное солнце В пустынной дали… Но леденит Безжалостный ветер осенний. Сыплются ягоды с веток… Шумно вспорхнула стая скворцов. Утренний ветер. Волна на миг отбежала. Среди маленьких раковин розовеют Лепестки опавшие хаги. Бабочкой никогда Он уж не станет… Напрасно дрожит Червяк на осеннем ветру. Я осенью в доме один. Что ж, буду ягоды собирать, Плоды собирать с ветвей. Холодный дождь без конца. Так смотрит продрогшая обезьянка, Будто просит соломенный плащ. До чего же долго Льется дождь! На голом поле Жниво почернело. Зимняя ночь в саду. Ниткой тонкой — и месяц в небе, И цикады чуть слышный звон. Снежный заяц — как живой! Но одно осталось, дети: Смастерим ему усы. Скажи мне, для чего, О ворон, в шумный город Отсюда ты летишь? Проталина в снегу, А в ней — светло-лиловый Спаржи стебелек. Весенние льют дожди. Как тянется вверх чернобыльник На этой заглохшей тропе! Воробышки над окном Пищат, а им отзываются Мыши на чердаке. Продавец бонитов идет. Какому они богачу сегодня Помогут упиться вином? Как нежны молодые листья Даже здесь, на сорной траве, У позабытого дома. Камелии лепестки… Может быть, соловей уронил Шапочку из цветов? Дождик весенний… Уж выпустили по два листка Семена баклажанов. Над старой рекой Молодыми почками налились Ивы на берегу. Листья плюща… Отчего-то их дымный пурпур О былом говорит. Замшелый могильный камень. Под ним — наяву это или во сне? Голос шепчет молитвы. Все крушится стрекоза… Никак зацепиться не может За стебли гибкой травы. Ты не думай с презреньем: «Какие мелкие семена!» Это ведь красный перец. На высокой насыпи — сосны, А меж ними вишни видны и дворец В глубине цветущих деревьев… Сначала покинул траву, Потом деревья покинул. Жаворонка полет. Колокол смолк вдалеке, Но ароматом вечерних цветов Отзвук его плывет. Чуть дрожат паутинки. Тонкие нити травы сайко В полумраке трепещут. Минула весенняя ночь. Белый рассвет обернулся Морем вишен в цвету. Жаворонок поет. Звонким ударом в чаще Вторит ему фазан. Роняя лепестки, Вдруг пролил горсточку воды Камелии цветок. Ручеек чуть заметный. Проплывают сквозь чащу бамбука Лепестки камелий. Вот причуда знатока! На цветок без аромата Опустился мотылек. Майский дождь бесконечный. Мальвы куда-то тянутся, Ищут дорогу солнца. Холодный горный источник. Горсть воды не успел зачерпнуть, Как зубы уже заломило. Падает с листком… Нет, смотри! На полдороге Светлячок вспорхнул. Как ярко горят светлячки, Отдыхая на ветках деревьев! Дорожный ночлег цветов! И кто бы мог сказать, Что жить им так недолго? Немолчный звон цикад. В старом моем домишке Москиты почти не кусаются. Вот все угощенье для друга! Утренний час Или вечерний, — вам все равно, Дыни цветы! И цветы и плоды! Всем сразу богата дыня В лучшую пору свою. Белый волос упал. Под моим изголовьем Не смолкает сверчок. Больной опустился гусь На поле холодной ночью. Сон одинокий в пути. Прозрачна осенняя ночь. Далеко, до Семизвездия, Разносится стук вальков. «Сперва обезьяны халат!» — Просит прачек выбить вальком Продрогнувший поводырь. Пугают их, гонят с полей! Вспорхнут воробьи и спрячутся Под защитой чайных кустов. Уж осени конец, Но верит в будущие дни Зеленый мандарин. Даже дикого кабана Закружит, унесет с собою Этот зимний вихрь полевой! Ем похлебку свою один. Словно кто-то играет на цитре — Град по застрехе стучит. Холод пробрал в пути. У птичьего пугала, что ли, В долг попросить рукава? Сушеная эта макрель И нищий монах, изможденный, На холоде в зимний день. Всю долгую ночь, Казалось мне, стынет бамбук. Утро встало в снегу. Ночь. Бездонная тьма. Верно, гнездо свое потерял Стонет где-то кулик. Откуда вдруг такая лень? Едва меня сегодня добудились. Шумит весенний дождь. Печального, меня Сильнее грустью напои, Кукушки дальний зов! Майский докучный дождь — Обрывки цветной бумаги На обветшалой стене. Что ни день, что ни день Все желтее колосья. Жаворонки поют. Уединенный дом В сельской тиши… Даже дятел В эту дверь не стучит! Легкий речной ветерок. Чай хорош! И вино хорошо! И лунная ночь хороша! Кричат перепела. Должно быть, вечереет. Глаз ястреба померк. Вместе с хозяином дома Слушаю молча вечерний звон. Падают листья ивы. Белый грибок в лесу. Какой-то лист незнакомый К шляпке его прилип. Варят на ужин лапшу. Как пылает под котелком огонь В эту холодную ночь! Ночная тишина. Лишь за картиной на стене Звенит-звенит сверчок. Верно, эта цикада Пеньем вся изошла? Одна скорлупка осталась. Опала листва. Весь мир одноцветен. Лишь ветер гудит. Блестят росинки. Но есть у них привкус печали, Не позабудьте! Посадили деревья в саду. Тихо, тихо, чтоб их ободрить, Шепчет осенний дождь. Чтоб холодный вихрь Ароматом напоить, опять раскрылись Поздней осенью цветы. Вновь зеленеют ростки В осенних полях. Под утро Иней точно цветы. Соленые морские окуни Висят, ощеривая зубы. Как в этой рыбной лавке холодно! «Нет покоя от детей!» Для таких людей, наверно, И вишневый цвет не мил. Влюбленные коты Умолкли. Смотрит в спальню Туманная луна. Незримая весна! На обороте зеркала Узор цветущих слив. С ветки на ветку Тихо сбегают капли… Дождик весенний. Все волнения, всю печаль Твоего смятенного сердца Гибкой иве отдай. Только дохнет ветерок С ветки на ветку ивы Бабочка перепорхнет. Разве вы тоже из тех, Кто не спит, опьянен цветами, О мыши на чердаке? Дождь в тутовой роще шумит. На земле едва шевелится Больной шелковичный червь. Еще на острие конька Над кровлей солнце догорает. Вечерний веет холодок. Плотно закрыла рот Раковина морская. Невыносимый зной! При свете новой луны Земля в полумраке тонет. Белой гречихи поля. В лунном сиянье Движется к самым воротам Гребень прилива. Слово скажу — Леденеют губы. Осенний вихрь! Ты, как прежде, зеленым Мог бы остаться… Но нет! Пришла Пора твоя, алый перец. Пеплом угли подернулись. На стене колышется тень Моего собеседника. Дождь набегает за дождем, И сердце больше не тревожат Ростки на рисовых полях. Кукушка вдаль летит, А голос долго стелется За нею по воде. Изумятся птицы, Если эта лютня зазвучит. Лепестки запляшут… Утренний вьюнок. Запер я с утра ворота, Мой последний друг! Первый грибок! Еще, осенние росы, Он вас не считал. Как хризантемы расцвели У каменщика на дворе Среди разбросанных камней! Петушьи гребешки. Они еще краснее С прилетом журавлей. Ни одной росинки Им не уронить… Лед на хризантемах. Рисовой шелухою Все осыпано: ступки края, Белые хризантемы… Едкая редька… И суровый, мужской Разговор с самураем. О, весенний дождь! С кровли ручейки бегут Вдоль осиных гнезд. Под раскрытым зонтом Пробираюсь сквозь ветви. Ивы в первом пуху. С неба своих вершин Одни лишь речные ивы Еще проливают дождь. Зеленая ива роняет В мутную тину концы ветвей. Час вечерний отлива. Хотел бы создать я стихи, С лицом моим старым несхожие, О, первая вишня в цвету! Пригорок у самой дороги. На смену погасшей радуге Азалии в свете заката. Молния в тьме ночной. Озера гладь водяная Искрами вспыхнула вдруг. По озеру волны бегут. Одни о жаре сожалеют Закатные облака. Голос летнего соловья!.. В роще молодого бамбука Он о старости плачет своей. Весь мой век в пути! Словно вскапывая маленькое поле, Взад-вперед брожу. Какою свежестью веет От этой дыни в каплях росы, С налипшей влажной землею! Жаркого лета разгар! Как облака клубятся На Грозовой горе! Старая деревушка. Ветки усеяны красной хурмой Возле каждого дома. Лунным светом обманут, Я подумал: вишневый цвет! Нет, хлопчатника поле. Луна над горой. Туман у подножья. Дымятся поля. Чем же там люди кормятся? Домик прижался к земле Под осенними ивами. Повисло на солнце Облако… Вкось по нему — Перелетные птицы. Конец осенним дням. Уже разводит руки Каштана скорлупа. Не поспела гречиха, Но потчуют полем в цветах Гостя в горной деревне. Только стали сушить Солому нового сбора… Как рано В этом году дожди! Осеннюю мглу Разбила и гонит прочь Беседа друзей. О, этот долгий путь! Сгущается сумрак осенний, И — ни души кругом. Грустите вы, слушая крик обезьян! А знаете ли, как плачет ребенок, Покинутый на осеннем ветру? Я заснул на коне. Сквозь дремоту вижу далекий месяц. Где-то ранний дымок. На забытом могильном холме «Печаль-трава» разрослась… О чем Печалишься ты, трава? Белый пион зимой! Где-то кричит морская ржанка Эта кукушка снегов. Эй, послушай, купец! Хочешь, продам тебе шляпу, Эту шляпу в снегу? Даже на лошадь всадника Засмотришься — так дорога пустынна, А утро такое снежное! Сумрак над морем. Лишь крики диких уток Смутно белеют. Вот и старый кончается год, А на мне дорожная шляпа И сандалии на ногах. Весеннее утро. Над каждым холмом безымянным Прозрачная дымка. По горной тропинке иду. Вдруг стало мне отчего-то легко. Фиалки в густой траве. Солнце зимнего дня. Тень моя леденеет У коня на спине. «О, глядите, глядите, Как темно на Звездном мысу!» Стонут чайки над морем. Берег Иракодзаки. Здесь, в пустынной дали, Коршуна рад я увидеть. А ну, скорее, друзья! Пойдем по первому снегу бродить, Пока не свалимся с ног. Ей только девять дней, Но знают и поля и горы: Весна опять пришла. В путь! Покажу я тебе, Как в далеком Ёсино вишни цветут Старая шляпа моя. Едва-едва я добрел, Измученный, до ночлега… И вдруг — глициний цветы! Лишь ценителю тонких вин Расскажу, как сыплется водопад В пене вишневых цветов. С шелестом облетели Горных роз лепестки… Дальний шум водопада. Увидел я раньше всего В лучах рассвета лицо рыбака, А после — цветущий мак. Рыбаки пугают ворон. Под нацеленным острием стрелы Кукушки тревожный крик. Первый зимний дождь. Обезьянка — и та не против Соломенный плащик надеть… Как тяжел первый снег! Опустились и грустно поникли Листья нарциссов… Даже серой вороне Это утро к лицу — Ишь, как похорошела! У очага поет Так самозабвенно Знакомый сверчок!… Ночью холодной Мне лохмотья одолжит оно, Пугало в поле. О стрекоза! С каким же трудом на былинке Ты примостилась! Я банан посадил — И теперь противны мне стали Ростки бурьяна… Первый зимний дождь. Обезьянка — и та не против Соломенный плащик надеть… Как тяжел первый снег! Опустились и грустно поникли Листья нарциссов… Масаока Сики (1867 — 1902)
Масаока Сики (яп. 正岡 子規, 1867 — 1902) — японский поэт, писатель, литературный критик и теоретик поэзии эпохи Мэйдзи. Настоящее имя — Масаока Цунэнори (яп. 正岡 常規).
Именно Сики предложил термин «хайку», тем самым отделив жанр хайку от стихотворной формы хокку. Сики, окружив себя единомышленниками, основал собственную школу хайку, тем самым возродил этот жанр, который уже начал приходить в упадок.
Он опубликовал серию статей «Беседы о Басё», в которых, критиковал превозносимый образ Мацуо Басё и призывал к возрождению традиционных форм японской поэзии — танка и хайку.
Сики полагал, что хайку должно рождаться из реального жизненного опыта, а не из воображения. И прославлял Ёса Бусона – японский поэт XVIII века, как более «объективного» в отличии от «субъективного» Мацуо Басё.
Масаока Сики и умер от туберкулеза в 35 лет, оставил после себя новую школу хайку и новую школу танка.
перевод А. Андреева
Убил паука, И так одиноко стало В холоде ночи. Горная деревня — Из-под сугробов доносится Журчанье воды. Горы весной Глядят одна из-за другой Со всех сторон. Груши в цвету… А от дома после битвы Лишь руины. Цветок ириса Почти завял — Весенние сумерки. Летом на реке — Рядом мост, но мой конь Переходит вброд. Чищу грушу — Капли сладкого сока Ползут по лезвию ножа. Ты остаешься, Я ухожу — две разные Осени для нас.
Перевод И. Плеханова
Вечер. На уток В старом пруду Падает снег. Весенний дождь. Зонтами со всех сторон Покрыта лодка. Сердита как красавица! Она проиграла Игру в волан. Так быстро-быстро Смывает лето прочь Река Могами! Местечко Сага. Могилы многих красавиц В летней сокрыты траве. Молодая листва… Ах! Три тысячи воинов Спрятаны в ней! Увяла ипомея Пока я рисовал С нее картину… Стих гром. В лучах заката на ветке Поет цикада. Прозрачный пруд. От взгляда зимородка Рыбы уходят на дно. Прохладно у ворот! Звезд имена называет Незнакомый мне человек. Внезапный ливень! На голове у карпа Он отбивает дробь. Высоко в облаках Жаворонки парят, Вдыхают туман. Поет цикада. Но мой старый отец- Глухой… Засуха. В деревню набрать воды Заходят пираты. В город крестьянин Пришел любоваться вишней, А его обокрали! Долгий день. Лодка и берег ведут Друг с другом разговор. Жаркая ночь. Не спится в клетке Перепелам. На землю Телеграфные столбы — Осенняя буря! Цветы ипомеи. Сегодня они не такие Какими были вчера. На лодке, на мостах, У рам для сушки белья, Везде глядят на луну! Полдень. В облака поднимаясь, Жаворонки поют. В руке — ветка сливы. Я поздравляю людей С Новым Годом. Весенний день. Облака лежат на коленях Большого Будды. Совсем старухой Стала камышовка… Голос кукушки. Ах! Как распустил На весеннем ветру Свой хвост павлин! Умирает цикада, Но как все еще громок Голос ее! Много людей Разлеглось на палубе: Летняя луна! Летний отпуск. Гуляя, встречаешь везде Знакомые лица. Летняя река. Есть мост, но кони Идут водой. Зимние горы. Перевалили их, Волка не повстречав. Улетела канарейка… Весенний денек Подошел к концу. Весенней ночью Мимо кто-то прошел, На свирели играя… Снег растаял Лишь с одной стороны Большого Будды! Умер священник, Рисовавший картины… Осенний храм. О всех заботах забыв, Я любуюсь Летней луной. Какой грустный вид! Бабочки висят На паутине… Оглянулся- Прошедший мимо человек Уже исчез в тумане. Выплыли из тумана. Какое широкое море Лежит перед нами! Тихий Океан. Ласточки смело летят В сторону его. В забытом горшке Расцвели вдруг цветы. Весенний денек. Этот рассвет Подарили мне Путешествие и весна! Сколько хлопот Стоило мне повесить Лампу на ветку вишни! Какой грустный вид! Всадник на скачках остался Далеко позади… Люди разошлись. После фейерверка Стало так темно! Уходя, Не забудь взять с собою Унылую осень… В храме топчут Картины с ликом Христа. Цветут пионы. Млечный Путь! Вражеский лагерь Виден внизу. Поймали вора И привязали к столбу. Холодная ночь… Осенний вечер. На другом берегу Глухой паромщик. Замер крик оленя. Раздался выстрел Вскоре после него. Сразу весь свой «серп» Трусы-богомолы Поднимают вверх! Бледная луна. Мне вдруг захотелось Украсть арбуз. Мацукура Ранран (1647-1693)
Мацукура Ранран — современник Басё, самурай по происхождению; оставив службу, он поселился в Эдо и стал изучать поэзию под руководством Басё.
Осенний дождь во мгле! Нет, не ко мне, к соседу Зонт прошелестел. Сугияма Сампу (1647-1732)
Сугияма Сампу — ученик Басё, торговец рыбой в городе Эдо
Ждут птенцы в гнезде. Жаворонок залетел Слишком высоко. Майские дожди! Заплыла лягушка В дом через порог. Падавший с вечера снег Утром в дождь обратился? Это вина весны! Кобаяси Исса (1763 — 1828)
Кобаяси Исса (яп. 小林一茶, 1763 — 1828) — японский поэт, мастер хайку. Также известен как Ятаро (яп. 弥太郎).
В Исса изучал поэзию под руководством мастеров слова школы Кацусика, основатель которой, Ямагути Содо, был последователем Басё.
Его поэзия отличается детской непосредственностью и простотой. В своих стихах поэт зачастую использовал личный опыт и переживания, применяя местные диалекты и диалоговые формы.
Исса много странствовал и только на склоне лет он смог получить свою долю наследства и жить в достатке.
Кобаяси Исса оставил богатое поэтическое наследие, из-под его пера вышло более 20000 хокку! Наиболее известными опубликованными сборниками его произведений являются «Дневник смерти моего отца» и «Моя весна».
Воробышек-дружок! Прочь с дороги! Прочь с дороги! Видишь, конь идет. Так кричит фазан, Будто это он открыл Первую звезду. Стаял зимний снег. Озарились радостью Даже лица звезд. Чужих меж нами нет! Мы все друг другу братья Под вишнями в цвету. Смотри-ка, соловей Поет все ту же песню И пред лицом господ! Как вишни расцвели! Они с коня согнали И князя-гордеца. Пролетный дикий гусь! Скажи мне, странствия свои С каких ты начал лет? Вновь прилети весной! Дом родной не забудь. Ласточка, в дальнем пути! Нынче — как вчера… Над убогой хижиной Стелется туман. О цикада, не плачь! Нет любви без разлуки Даже для звезд в небесах. Стаяли снега, — И полна вдруг вся деревня Шумной детворой! Укрывшись под мостом, Спит зимней снежной ночью Бездомное дитя. Ах, не топчи траву! Там светляки сияли Вчера ночной порой. Вот выплыла луна, И самый мелкий кустик На праздник приглашен. Верно, в прежней жизни Ты сестрой моей была, Грустная кукушка. Дерево — на сруб… А птицы беззаботно Гнездышко там вьют! Ветки слив в цвету! Сноп лучей луна бросает: «Эту укради!» О, с какой тоской Птица из клетки глядит На полет мотылька! О, если б осенний вихрь Столько опавших листьев принес, Чтобы согреть очаг! Красная луна! Кто владеет ею, дети, Дайте мне ответ! Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи Вверх, до самых высот! В зарослях сорной травы, Смотрите, какие прекрасные Бабочки родились! Роса так быстро исчезла, Как будто ей делать нечего В нашем нечистом мире. Печальный мир! Даже когда расцветают вишни. Даже тогда… Так я и знал наперед, Что они красивы, эти грибы, Убивающие людей! Вишен цветы Будто с небес упали Так хороши! О да, я знаю, это по мне Колокол вечерний звонит, Но в тишине прохладой дышу. Ой, не бейте муху! Руки у нее дрожат… Ноги у нее дрожат… Олень лениво стряхнул Бабочку со своей спины И задремал опять. Не гоните прочь Овода,- он прилетел Навестить цветы. Муравьиная тропа! Ты откуда к нам идешь? Из-за облачной гряды? Всем сердцем я чту, Отдыхая в полдневный жар, Людей на полях. Погляди, улитка, Погляди, как тень твоя Ползет за тобою! «Вот какой большущий На кусте у нас пион!» — Девочка руки разводит… Плачет, плачет малыш — Просит поймать ему в небе Шарик луны… Красота какая! Через дыры в стенке бумажной Светит Млечный Путь… Осенняя ночь. Неумело путник латает Худое платье… Малыша на меже От ветра оно закрывает — Пугало в поле… Дятел стучит — До заката все долбит, долбит На том же месте… Собака ворчит, Шорох листьев сухих различая, — Осенний ветер… В мире все повидав, Глаза мои снова вернулись К белой хризантеме. Лист опавший поймал И лапкой прижал осторожно Смешной котенок… Зима уж близка. Заискрились под солнцем перья У коршуна на груди… Крестьянин в поле И дорогу мне указал Вырванной редькой… Ясное утро — Уголь радуется в очаге, Крак-крак-крак — мурлычет. Такай Кито (1741-1789)
Такай Кито — японский поэт школы Бусона, родился в городе Киото в семье известного мастера хайкай (俳句) — жанр традиционной японской лирической поэзии. С детских лет писал стихи, впервые опубликовал свои произведения в 1758 году.
Такай Кито был учеником Ёса Бусона (1716 — 1783) и активно участвовал в подготовке к изданию сборников его школы, главными из которых были «Акэгарасу» («Крик вороны на рассвете») и «Дзокуакэгарасу» («Продолжение «Крика вороны на рассвете»). Вместе с Бусоном стоял во главе киотских поэтов хайкай, считался его преемником.
После смерти своего учителя занимался составлением и изданием сборников его произведений. Скончался во время дружеской пирушки, сочиняя хокку с поднятой чаркой вина в руке.
Идешь по облакам, И вдруг на горной тропке Сквозь дождь — вишневый цвет! Я встретил гонца на пути. Весенний ветер, играя, Раскрытым письмом шелестит. Ливень грозовой! Замертво упавший, Оживает конь. Като Гёдай (1732-1792)
Като Гёдай – известный японский поэт. По происхождению самурай из клана Овари. Он любил сочинять стихи и после того, как ушёл со службы вернулся на родину создал там свою школу хайкай.
Гёдай пропагандировал поэтические принципы и творчество Мацуо Басё и ратовал за возвращение к его традициям. Приближаясь к сорокалетнему рубежу, он решил повторить путешествие Басё, пройдя по его стопам. Ощущения от своего путешествия отразились в книге «Сиорихаги» («Поникшие кусты хаги»).
В 1774 году будучи в Киото, встретился с Бусоном, с которым давно уже состоял в переписке, и сблизился с его учениками. Занимался изданием и переизданием произведений Басё. Опубликовал исправленное и прокомментированное издание «Кёрайсё».
Лист летит на лист, Все осыпались, и дождь Хлещет по дождю. Еще из Гёдая Зимняя муха Так и вьется вокруг меня — Одни мы в доме… Сико Кагама (1665 – 1731)
Сико Кагама – японский поэт родом из провинции Мино. Он был учеником Мацуо Басё и одним из лучших поэтов его школы.
В раннем возрасте он остался сиротой и стал служкой при буддийском монастыре. В 19 лет решил уйти из монастыря и вернуться к мирской жизни.
В 1690 году Сико стал учеником Басё и скоро в сборниках школы стали появляться и его хокку. Он принимал активное участие в деятельности школы и после смерти учителя совместно с некоторыми другими учениками занялся подготовкой к изданию наследия Басё.
Сико был главой школы Басё в провинции Мино и преподавал хайкай. Он много путешествовал по стране, пропагандируя принципы своей школы. Его эссе о поэтическом мастерстве были очень популярны в Японии периода Эдо. Хокку Сико типичны для периода превращения хайкай в массовое искусство, а его многочисленные теоретические работы в основном представляют собой популяризацию принципов Басё.
О кленовые листья! Крылья вы обжигаете Пролетающим птицам. Как я завидую тебе! Ты высшей красоты достигнешь И упадешь, кленовый лист! Мукаи Кёрай (1651-1704)
Мукаи Кёрай (яп. 向井 去来) — японский поэт. Служил при дворе в качестве учёного-конфуцианца. Со временем увлёкся поэзией и изучал классическую вака. Позже познакомился с Мацуо Басё, примкнул к его школе и стал профессиональным поэтом и учителем хайку. Помимо сборников многочисленных трёхстиший, оставил поэтический трактат «Кёрайсё» (1702), в котором обобщил всё когда-либо услышанное о поэтическом искусстве. Трактат этот представляет собой богатейший материал для исследования поэтических принципов Басё.
На смерть младшей сестры Увы, в руке моей, Слабея неприметно, Погас мой светлячок. Какая прохлада! Сквозь набежавший ливень — Закатное солнце. Как же это, друзья? Человек глядит на вишни в цвету, А на поясе длинный меч! Расстаюсь с другом на горной дороге Наверно, руки твои Смешались с высокой травою И машут мне издали вслед. Жжет мне сверканьем глаза Все — и деревья и камни… Вновь после ливня жара! Летний день померк. Лысые вершины вереницей Кучевые облака. Пахарь мотыгою бьет… А, кажется, он неподвижен В дымке весенних полей. «Да, да! Сейчас отворю!» Я отозвался, а всё стучат… Ворота в глубоком снегу! Хаттори Рансэцу (1654-1707)
Хаттори Рансэцу (яп. 服部 嵐雪) — японский поэт школы Басё. В 1675 году он вступил в школу Мацуо Басё. Учитель считал его одним из лучших учеников и включал его стихи в свои антологии и однажды написал о нем: «Я не знаю никого, равного Рансэцу в поэтической простоте». Позже Рансэцу стал профессиональным учителем поэзии, став одним из Десяти философов — учеников Басё, основателей поэтических школ. Школа Рансэцу при его жизни носила название «Сэцумон», а затем была переименована в «Рансэцу Рю». Школа издала два сборника стихов: «Соно-фукуро» и «Рансэцу бунсю». В последние годы жизни стал дзэнским монахом. Ёса Бусон, называвший себя учеником Рансэцу, считал его одним из четырех лучших мастеров хайку всех времен.
Осенняя луна Сосну рисует тушью На синих небесах. Тянется к северу Вереница гусей вперемешку С вереницей паломников. Уволили старых слуг. Как сильно разлука с ними Печалит сердца детей! Первый день в году. Воробьи ведут на солнце Длинный разговор. Цветок… И еще цветок… Так распускается слива, Так прибывает тепло. Свет этой яркой луны Оголил, как темя монаха, Море, холмы и поля. Я в полночь посмотрел: Переменила русло Небесная река. Набежавшая волна Моет уходящую… Как прохладно на реке! Предсмертная песня Вот листок упал, Вот другой летит листок В вихре ледяном. Морикава Кёроку (1656-1715)
Морикава Кёроку — японский поэт и художник, ученик Басё. По происхождению самурай.
Провел я как-то ночь В опочивальне князя… И все равно продрог. Звучат голоса и там — Над белыми облаками… Это жаворонки поют. Уток звонкий крик Замок окружил кольцом. Забелел рассвет. Капли на крыше По свежей соломе стучат — Первый зимний дождь… Такараи Кикаку (1661—1707)
Такараи Кикаку (яп. 宝井 其角) — японский поэт школы Басё, был одним из наиболее влиятельных поэтов своего времени. Первые стихотворения Кикаку были опубликованы в 1679 году; в 1683 году им была составлена антология «Полые каштаны» («Минасигури»), ставшая событием в истории хайку. У поэта сформировался его собственный неповторимый стиль — стихотворения Кикаку блестяще выполнены технически, романтичны, пронизаны чувственностью: в послесловии к «Минасигури» Басё сравнивал его с такими авторитетами, как Сайгё, Ли Бо и Ду Фу, подчеркивая способность молодого поэта видеть прекрасное в обыденном. В 1691 году Кикаку вместе с прочими учениками Басё принял участие в создании сборника «Сарумино» («Соломенный плащ обезьяны»). В своё время Кикаку пользовался огромной популярностью — поэт побывал почти во всех уголках Японии, оставил после себя множество учеников.
Яркий лунный свет! На циновку тень свою Бросила сосна. Мошек легкий рой Вверх летит — плавучий мост Для моей мечты. Вишни в весеннем цвету Не на далеких вершинах гор Только в долинах у нас. Нищий на пути! Летом вся его одежда Небо и земля. Ко мне на заре в сновиденье Пришла моя мать… Не гони ее Криком своим, кукушка! Вот глупый соловей! Он принял за тенистый лес Бамбуковый плетень. Ливень хлынул потоками. Кого не обрадует свежесть цветов, Тот — в мешке сухая горошина. Первую песню весны Поет соловей, повиснув На ветке вниз головой. Быстрая молния! Сегодня сверкнет на востоке, Завтра на западе… Качается, качается На листе банана Лягушонок маленький. Устали стрекозы Носиться в безумной пляске. Ущербный месяц. А ведь раньше не было Возле Фудзи этих гор! Ясный вечер осени. Ливень водопадом! С громким кряканьем у дома Утки заметались. Что это? Только сон? Или вправду меня закололи? След укуса блохи. Камнем бросьте в меня! Ветку цветущей вишни Я сейчас обломил. Туманится диск луны… Два круга мерцают в тени ветвей: Филин в мутных очках. Как рыбки красивы твои! Но если бы только, старый рыбак, Ты мог их попробовать сам. Посланный сперва Ветку вишен отдал мне, А письмо потом. Я — светлячок полуночный. Мне слаще всего полынь У хижины одинокой. Падает первый снег. Я б насыпал его на поднос, Все бы глядел да глядел. Сливы аромат! От лачужки нищего Глаз не отвести. Слушая строгий укор, Опустила девушка голову, Словно мак вечерней порой. Это мой собственный снег! Каким он кажется легким На плетеной шляпе моей! Середина ночи… Брошена на льду, чернеет Старая лодчонка. Какая долгая жалоба! О том, что кошка поймала сверчка, Подруга его печалится. Холодная зима. В пустынном поле пугала Насесты для ворон. Все его ненавидят, А он живет да живет, Словно зимняя муха. Звенят осенние цикады… Но даже сонный храп его Нам больше никогда не слышать. Заплатила дань Земному и затихла, Как море в летний день. Дня не пройдет весной, Чтоб колокол не продали В городе Эдо. С треском шелка разрывают В лавке Этигоя… Летнее время настало! Свет зари вечерней! На затихшей улице Бабочки порхают. Давайте сад поливать, Пока насквозь не промокнут Цикады и воробьи. Спрячься, как в гнездышке, Здесь, у меня под зонтом, Мокрая ласточка! Тяжелые створки ворот Давно на замок закрыты. Луна в морозную ночь! В годовщину смерти Басё Прошло уж десять лет, А кажется, вчера его не стало. Плакучей ивы тень! Оскалив белые зубы, Обезьяна хрипло кричит. Луна встает над горою. Утренняя звезда! Нет среди вишен покоя Облачку на горе. Уплыли далеко ввысь От криптомерий нагорных Осенние небеса.
